Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

– Осталась кое-какая нуга, подкрепишься перед чаем… – Марта остановилась на блестящем паркете коридора, под потемневшим портретом предка мистера Бромли, викторианских времен:

– С Инге, дело долгое, как с Теодором-Генрихом, – подумала она, – но с Густи надо что-то решать… – до каникул Марта вытащила из сейфа серую папку:

– Я хотела назвать ее Трезором, но не стала из-за суеверий, – подумала она, – нет никого суеверней людей нашей профессии. Хотя с миссис Мэдисон, то есть Верой, все хорошо, она девочку родила… – выведя на папке четкие буквы: «Тереза», Марта добавила: «Леди Августа Кроу». Тонкие пальцы погладили переплет блокнота:

– Густи завтра приедет, я выслушаю ее доклад и мы все решим. Но лучше, чтобы она к осени оказалась в СССР… – встряхнув головой, Марта пошла на кухню.

Со страниц пожелтевшего атласа, позаимствованного мальчиками в библиотеке мистера Бромли, поднялось облачко легкой пыли:

– Книгу выпустили в год гибели моего предка на бурской войне, – заметил юный герцог, – но не думаю, что в Марокко с тех пор многое поменялось… – крепкие пальцы провели карандашом изломанную линию:

– Рабат-Касабланка-Эс-Сувейра-Марракеш… – Джон сжевал дольку апельсина, – мы прилетаем в Рабат и улетаем из Марракеша. То есть я лечу в Лондон, а Ева в Конго… – Питер взглянул на линейку:

– Здесь сотни миль между городами. Внутри страны вы тоже будете летать…

Приехав из Лондона, мальчики вселились в гостевую спальню, по соседству с комнатой Питера и Ника. Ник давно сопел, свернувшись клубочком под кашемировым одеялом. Золотистые кудряшки упали на растрепанный том задач по алгебре для старших классов, привезенный кузенами из Лондона. По настоянию Ворона, тоже сейчас спящего, окно комнаты открыли:

– Весна на дворе, – сказал баронет, – и вообще, полезно дышать морем… – сидя на подоконнике, покуривая, Максим смотрел на черную гладь залива. Вдалеке виднелись огоньки рыбацких ботов:

– Каждая лодка в море, словно звезда в небе… – вздохнул подросток, – они следуют назначенным им путем, а нам, стоящим на берегу, остается только следить за ними. Понятно, почему Лаура мне отказала… – в Хэмпстеде, как выразился Маленький Джон, устраивали много шума из ничего:

– Зря тетя Клара расстраивается, – сказал герцог по дороге в Плимут, – это у Лауры детское. Год посидев в обители, она поймет, что ночные клубы и джинсы привлекательней молитв. Как она надела покрывало послушницы, так она его и снимет… – Густи, с переднего сиденья, отозвалась:

– Она еще не надела. Церемония двенадцатого апреля, после вашей Пасхи, – девушка кивнула Максиму, – в Бромптонской оратории. Дядя Джованни хочет, чтобы собралась вся семья… – девушка добавила:

– В отличие от тети Клары, он, кажется, смирился с выбором Лауры… – юный баронет хмыкнул:

– Пауль расхаживает по дому, сообщая всем, что Лаура выйдет замуж и у нее будет много детей. Мне кажется, он прав. Из нее такая же монахиня, как из тебя, сестричка… – Стивен подмигнул девушке. Густи изобразила на лице негодование:

– Католическая церковь меняется, как пишет Шмуэль. Его святейшество не запрещает носить джинсы… – Максим затянулся сигаретой:

– Мама с папой тоже считают, что Лаура вернется в мир… – он прислонился виском к прохладному стеклу. Перед отъездом из Хэмпстеда, поймав его в передней, Пауль таинственно прошептал:

– На ней корона, она королева. Семь лет придется за нее служить. Скажи Нику… – Пауль оглянулся, – белая королева, не черная. Пусть он не делает ошибки… – Максим предполагал, что речь идет о шахматной партии. Передав слова Пауля, он усмехнулся:

– Этюд, что ли, из журнала… – кузен закатил лазоревые глаза:

– Он второй год разговаривает про королев. Понятия не имею, что это означает… – Максим вспомнил, что Пауль и раньше бормотал о семи годах:

– И служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему как несколько дней, потому что он любил ее… – Максим помотал головой:

– Неужели он имел в виду Лауру? Но Пауль говорил о королеве, их можно пересчитать по пальцам одной руки… – подросток услышал смешливый голос Маленького Джона:

– Любитель свежего воздуха давно спит без задних ног… – Ворон храпел на диване в обнимку с фантастической книжкой в яркой обложке, – закрой окно, Максим. Как говорит твой отец, я не против кислорода, но почему он всегда холодный… – Максим рассмеялся:

– Я тоже за подогретый кислород… – он оставил только щель в форточке. Герцог вернулся к атласу:

– По стране мы будем ездить сами. Король выделяет нам машину. Ева водит, я тоже могу сесть за руль… – Питер отозвался:

– В Англии пока не можешь, то есть только в Балморале, у ее величества… – Маленький Джон пожал плечами:

– Думаю, что в Марокко никто не обратит внимания на мой возраст. Мне даже разрешили лететь обратно самому. Ева или дядя Авраам сдаст меня на руки представителю авиакомпании, а здесь меня встретит кто-то из взрослых… – сестра взяла с Джона обещание привезти ей марокканский наряд:

– У них очень красивые платья, – восторженно сказала Полина, – и керамика, и я хочу кинжал, как у Фриды… – Джон уверил Полину, что вернется не с пустыми руками:

– Судя по записям дедушки Теодора, пещера здесь, – он поставил точку на карте, – между Эс-Сувейрой, Марракешем и Касабланкой… – Питер смотрел на старомодный шрифт:

– Во время войны папа встречался с дедушкой Теодором в Касабланке. Он тогда служил в Северной Африке в отряде коммандо… – Питер хранил фотографии отца в отдельном альбоме:

– Это довоенные снимки, – слышал он нежный голос матери, – видишь, покойный дядя Генрих, – мать помолчала, – это тридцать восьмой год, фото сделали в Берлине. Я тогда сидела в Швейцарии, и никого из них не знала… – отец и Генрих фон Рабе стояли на ступенях ныне разрушенной виллы в Шарлоттенбурге:

– Начало войны, – шелестели страницы, – сорок третий год, сорок четвертый… – мать погладила Питера по голове:

– Мы с твоим папой встретились, когда я с Теодором-Генрихом пыталась бежать из рейха. Я почти добралась до линии фронта, а он эту линию переходил. Мы встретились, но почти сразу расстались. Началась бомбежка, твоего папу взяли в плен, он попал в концлагерь… – Питер знал, что отца спас Волк, тогда сидевший в Доре-Миттельбау:

– Первое послевоенное лето, – мать улыбалась, – наше тихое венчание… – последнее фото в альбоме сделали в Буэнос-Айресе. Мать и отец стояли на террасе квартиры:

– Я этот день хорошо помню, – заметила мать, – прилетел покойный дядя Меир и мы отправились на юг. Фото делал твой дедушка. Видишь, как ты похож на папу… – приезжая в здание «К и К» в Сити, Питер тоже слышал о своем сходстве с отцом:

– Я и характером пошел в него, – мальчик коснулся золотого крестика в распахнутом воротнике рубашки, – папа был мягким человеком, но всегда стоял на своем… – он подумал о раскрасневшемся лице Луизы. Питер надеялся, что в полутьме кузены не заметят его смущения:

– Сэм приходил, чтобы ее увидеть. Конечно, Сэму шестнадцать, а я на год младше Луизы. Но я наследник третьего по величине концерна Великобритании, а Сэм станет поваром в гостинице… – матери или отчиму Питер ничего говорить не хотел:

– Все равно я сделаю предложение Луизе, – упрямо решил подросток, – ей нравится Сэм, но это у нее детское, как у Лауры с монашеством… – герцог добавил:

– В Эс-Сувейре мы встречаемся с дядей Авраамом и Фридой… – Максим подтолкнул его в плечо:

– Ворон бы не преминул спеть песенку о твоей невесте… – герцог сухо отозвался:

– Фрида мой друг. У Ворона одна извилина в голове, словно след от самолета, то есть прямая… – Питер, не выдержав, фыркнул:

– Здесь ты прав… – в дверь постучали, до него донесся голос матери:

– Милые, хоть и каникулы, но второй час ночи на дворе… – старший брат крикнул:

– Мы ложимся. Но вы с Густи тоже не спите… – ручка повернулась, Марта быстро оглядела спальню:

– Все в порядке. Питер с Ником и Полиной не проговорятся, что Инге нас навещал… – она доверяла старшим мальчикам и Густи, но помнила о русской пословице:

– Береженого бог бережет, не стоит лишний раз рисковать. Парни, взрослые, у них много знакомых, нельзя проверить, с кем они сталкиваются… – она улыбнулась детям: